В этот вечер, когда Тилон добрался наконец до своей палатки, натруженные ноги гудели от усталости. Даже не верилось, что четырехдневный учебный поход в горы закончился.

Над палаткой густо высыпали безмятежные южные звезды, крупные, как виноградины. Мальчик замешкался у входа, рассматривая прихотливо изогнутый Млечный Путь. Кто из небожителей пролил эту светящуюся жидкость? И почему она вечно сияет, не стекая сюда, на землю?

– Пойдём спать, – сказал подошедший сзади Филлион. – Ведь завтра ирен поднимет нас, как всегда, на рассвете.

В тесной палатке было сыро, пахло нагретыми каменьями. Тьма царила полная, но за три месяца жизни в летнем лагере Тилон и Филлион научились на ощупь ориентироваться в палатке.

Тилон все реже вспоминал отчий дом, своих родителей. В первые дни он очень тосковал по ним, но насыщенный поток быстротекущих событий все дальше отвлекал его от воспоминаний детства. Каждый день в агеле был заполнен до отказа. «Наша цель – воспитать из вас отважных и сильных защитников Спарты», – твердил им ирен, их полновластный командир.

Ежедневно с утра и до поздней ночи мальчики изучали военное дело, закалялись, повторяли физические упражнения: метали дротик, копьё, бегали, прыгали в длину… Последнее упражнение Тилон любил больше всего. Прыгал он лучше всех в агеле. Однажды прыгнул даже дальше ирена, после чего неприязнь того к строптивому подростку возросла.

…Филлион зашуршал тростниковой подстилкой, укладываясь. Другого ложа воинам Спарты, даже в мирных условиях, не полагалось ни зимой, ни летом. И будущим воинам тоже… Ходили же они не иначе как в лохмотьях.

– Филлион… – тихонько произнёс Тилон без особой надежды.

– Спи, прыгун, а то ещё больше есть захочется, – пробурчал в ответ сонный приятель.

Мальчиков агелы постоянно терзал голод: на завтрак им давали только кусок лепёшки да кружку ледяной воды, обед и ужин были ненамного обильнее.

– Послушай, Филлион, а правда, что твой отец был на Олимпиаде?…

В эту ночь мальчики разговаривали долго, почти до рассвета. К тому же Тилон заснул не сразу: то ли циновка показалась жёстче обычного, то ли одолевали мысли об Олимпиаде.

Проснулся Тилон от раскатистого хохота ирена, прозвучавшего, казалось, над самым ухом: дорожка, ведущая на учебный плац, пролегала рядом с их палаткой. Вскоре заверещала не менее ненавистная трещотка.

Для Тилона, как и для всех его товарищей, начинался день – обычный день обычного обучения будущих воинов Спарты.

Дрожащие от утренней сырости подростки выстроились на тщательно выровненной площадке, истоптанной многими поколениями таких же, как они, маленьких солдат.

Тилону показалось, что ирен в это утро как-то по-особому смотрит на него. Может, воспитатель недолюбливает его ещё с тех пор, когда семилетний мальчик, едва оторванный от родительского дома, проявил непокорный характер?

Пройдясь перед строем, ирен скомандовал:

– В гимнасий – бегом!

Мальчики наперегонки помчались знакомой дорожкой прочь из лагеря.

Вдали за поворотом дороги под первыми утренними лучами блеснули белые колонны гимнасия. Издали они казались лёгкими, почти лишёнными веса. Верхушки колонн купались в голубом небе, ещё не успевшем помутнеть от дневного жара.

Гимнасий представлял собой обширную площадку для всевозможных гимнастических упражнений. Днём туда мог прийти любой свободный горожанин, но утренние часы были отданы мальчикам.

– Сегодня будем метать копья! – провозгласил ирен, и мальчики с радостными криками бросились к пирамиде, в которую были составлены остроносые метательные снаряды.

– А ты останься, – схватил ирен за руку пробегавшего мимо Тилона. – И ты тоже, – кивнул он неизменно находившемуся рядом с приятелем Филлиону.

«Что ещё задумала эта лиса?» – подумал Тилон, и на душе его стало неспокойно.

В памяти вспыхнул ночной разговор с Филлионом. Ему представилось феерическое действо, которое разыгрывается раз в четыре года на берегу реки Алфей в честь Зевса. На всё время проведения Олимпиады объявляется экехейрия – священный мир между всеми греческими государствами. А его родина – Спарта – только и знает, что воевать с соседями либо отряжать наёмников тому, кто больше заплатит… Филлион рассказал об этом. Он много знает – недаром его отец член герусии, совета старейшин.

Увидит ли Тилон когда-нибудь кипящую чашу олимпийского стадиона, красочные и пышные спортивные делегации свободных греческих государств, посланцев Италии, Сицилии, далёких Африки и Азии? А может, и он когда-нибудь промчится по олимпийской скамме, посыпанной песком, и прыгнет – прыгнет дальше всех!..

Увидев улыбку Тилона, ирен нахмурился.

– Для вас у меня особые состязания, – сказал ирен. – Пойдёмте за мной!

Оба мальчика двинулись вслед за иреном, который шёл на несколько шагов впереди, небрежно помахивая ореховой палкой, с которой никогда не разлучался – слишком часто приходилось пускать её в ход.

Тилон бросил вопросительный взгляд на друга, тот в ответ только покачал головой и недоумевающе развёл руками.

Их агела, которая старательно метала копья, осталась позади. Ирен и двое мальчиков зашли за длинный сарай, который отбрасывал косую утреннюю тень.

– Вы снова нарушили ночной покой, – произнёс ирен, внезапно остановившись. – До каких пор это будет продолжаться?

– Но мы ведь не шумели… – нарушил тяжёлую паузу Филлион.

– У меня есть уши, – нахмурился ирен. – Вы занимаетесь в ночную пору никчёмной болтовнёй. Дисциплина и порядок для вас ничего не значат! – С этими словами ирен замахнулся палкой на Филлиона. Тот отскочил.

Тилон угрюмо молчал, опустив голову.

– Вы нерадиво относитесь к занятиям и заслуживаете большого наказания, – сказал ирен.

Тилон с готовностью шагнул вперёд: он, как и остальные мальчики, привык к телесным наказаниям.

– Бить вас, я убедился, бесполезно, – сверкнул глазами ирен. – Сегодня я припас для вас кое-что другое. Ну-ка, сбросьте плащи!

Мальчики замешкались.

– Живо! – подбодрил их ирен.

Два изодранных до невозможности плаща упали на каменную глыбу, приткнувшуюся к наружной стенке сарая. Оба мальчика остались в белых рубашках, не достигавших до коленок.